Бог, оказывается, сотворил отдельно серафимов, и отдельно людей, и Он бы хотел, чтобы всё было сепарировано, как мухи с котлетами. Но ангелы, и серафимы в частности, - те еще проказники, и божья воля для них не указ. В результате такого вот людоложства (или ангелоложства?) рождаются нежизнеспособные бастарды, причем сразу четыре. Как то водится в религиях Книги, вина за адюльтер падает на женщину, и Бог убивает ее тяжкими родовыми муками (серафим, надо полагать, отделался строгим выговором с занесением). Тем временем нежизнеспособные бастарды, страдающие шестипалостью и слабоумием, находят приют кто в приемных семьях, кто в дурке, а кто попросту бомжует. Нежная ангельская природа с очевидностью пасует перед необходимостью решать проблемы этого мира, что заставляет усомниться в Писании, где говориться, что ангелы – более высокоорганизованная форма жизни. В конце концов, Бог проявил жалость к своим выбракованным эволюцией детям, и эта жалость стала проявляться в недоступной для человеческого понимания форме, а именно: Бог стал убивать серафимолюдей, выпаливая им глаза. В разборку высших сил вмешиваются силы инфернальные и сопряженное с ними ФБР. На католичку Скалли местный поп скидывает свою работу, то есть просит ее утешить приемных родителей первой жертвы-серафима. Заодно он думает таким образом утишить сердечную боль Скалли от недавней потери маленькой Эмили (см. 104 серию). Родители поведали Скалли о том, что спустя несколько часов после крещения, юная серафимша умерла страшной смертью, как будто от молнии, отчего у ее приемного отца начался кризис веры (что, в общем-то и понятно). Скалли решает утешить родителей жертвы и в качестве утешения начинает потрошить труп. И тут впервые в жизни у патологоанатомши сдают нервы – она видит вместо мертвого инвалида живехонькую Эмили. Дитя протягивает к ней ручки и улыбается. Близкая к обмороку, Скалли звонит Малдеру и просит его разузнать все о природной матери дохлого серафима. Повернутый на космитах, но абсолютно черствый ко всякой иной нечисти и чисти, Малдер сухо осведомляет Скалли, что мать девушек-серафимов умерла при родах и советует своей коллеге не морочить себе голову банальной уголовщиной. Однако Скалли обнаруживает в себе подобную Малдеру повернутость, только не на космитах, а на горних силах. Она начинает искать других девушек. Вместе с ней их ищут ушедший из РКЦ священник гностической Церкви и социальный работник. Как оказывается позже, первый играет за команду Бога, а второй – за команду дьявола. Девушкам от этой игры не холодно не жарко, потому как обе силы наперегонки желают выжечь им глаза. Счет равняется уже 3:0 в пользу Бога, как тут вмешивается Скалли, которая выходит на след последней, бомжующей серафимши. Инфернальный социальный работник имеет тот недостаток, что подобно гоголевскому Вию ни фига не видит божественного, и потому нуждается в наводке. Он сначала мучит гностического отца Грегори (благо тот находится в комнате допросов ФБР по подозрению в тройном убийстве). Но тот покидает грешное человеческое тело, так и не выдав местонахождение четвертой серафимши (которая на тот момент была спрятана в церковной подсобке). Тогда чёрт-социальный работник принимается за Скалли. Но Дана, как добрая католичка, вытягивает бомжу на свет из берлоги, чтобы вручить ее Богу, и социальный работник в злобе улетучивается. Торжествующий Бог принимается выжигать бомже глаза, отчего у Скалли чуть было не проснулись человеческие чувства и сомнения в промысле Божьем. Но Бог снова посылает ей видение. Отец Грегори является в сиянии, подобном тому, какое наблюдали Петр, Иаков и Иоанн на горе Илионской, и дает понять, что он и есть тот самый блудный серафим, отец девушек, желающий вернуть таким образом дочерей в рай. Поменяв для пущей убедительности четыре лика, о которых упоминают гностические апокрифы, он посылает Скалли видение Эмили, которая просит отпустить ее руку и покориться воле Творца жизни и смерти, земли, моря и всего, что в них. Скалли покоряется, но это вносит первую трещину в цитадель ее веры.
